К. Сокрута "Вечно с придурью. Вечно чуть выше роста. читать дальшеЧто уставился? Кто это? Что сказал7 И от этого деланного притворства, от понтов, от уличного юродства,прямо режет и жжет за версту, и просто всем серьезным людям - одно расстройство, ты давай-давай, отводи глаза. И опять издевательский взгляд с прищуром, каждый шаг впечатывая в асфальт. И ни слова резкого не прощу ведь, так и буду смотреть непреклонной дурой, непонятной резкой, тотально хмурой - жесткий ритм и не менее жесткий хард. И блокбастерам верю за то уж только, что не раз спасали в любом бою, научив вместо всех "обидно" и "горько", вместо вечных соплей и боксерской стойки, вместо криков и воплей любой настройки лишь цедить презрительно "мать твою"...
Ни голоса, ни туши на ресницах. Всей радости - бесстрастный монитор. Ты выслал фотки - надо же случиться. Смотрю. Реву. Какой-то разговор веду с тобой - захлебываясь речью, спешу, спешу, беззвучно голося... А кадры метят по сердцу картечью. И вот уж вся - уже, наверно, вся исходит горлом нежность и ненужность, моя забытость, брошенность моя... Так души вырываются наружу. Так не находят суши якоря. Так просто ни за что не уцепиться. Мне плетью не пробить твою броню. Так тихо снег мне на душу ложится, в июле уступая январю. Иду в январь, иду искать подснежник, замерзшими руками лед дробить. Я падчерица мачехи-надежды. Замерзнуть. Сдохнуть. Но не разлюбить.
В глазах тоска, а надо бы иначе. Чтоб блеск и лоск решительность и сила. Я ни копейки для него не значу. Не выпросила - значит, не просила. Сиди теперь, листай чужие фотки. Пей водку с колой, колу со слезами. Да славно жизнь когда-то наколола. Теперь - все в пол, не сметь сверкать глазами на императора - бродяге и повесе. А ты все куришь, смотришь, ждешь, лелеешь... Себя жалеешь - ну, пойди повесься. Не хочешь счастья - или не умеешь?
Когда лето на плечи и так далеко до осени, когда дым от костров так лениво по небу вьется - почему появляется ощущение, что тебя бросили, откуда оно берется... Почему у тебя дрожат пальцы и мерзнут ручки, почему у тебя опять в голове заело. Неужели нельзя вот без этих дурацких штучек, ведь уже самой, самой уже надоело! Так и будешь жить - бродяжкой на всех вокзалах? Так и будешь петь - во здравие не свое? Надоело, прочь, убирайся, я все сказала. А в ответ из зеркала: Катька... Ну, е-мое...
И вовсе не память, а вечер спустился на город, и вовсе не боль, а надежду несу в кулаке. Мир больше не страшен, не ярок и не расколот. Дома убегают как линии вдаль по руке. Я стала спокойной. Подумайте только - спокойной. Мне больше не страшно терять, если все позади. Никто уж не ранит, и даже не видно конвойных. Как низко летают догадки, - знать будут дожди. Я выше догадок. Я даже сильнее упреков. И мне все равно - и легко, хоть сейчас воспарить. И как хорошо, что мне так без тебя одиноко. Спасибо тебе - ты сумел научить меня жить.
Для меня это сложно невероятно, но для многих прочих - уже не ах. Мой стиль жизни - изысканно-акробатный. Моя участь - болтаться о двух мирах. Моя песня уже о разбитом сердце, но так ярок, весел ее мотив, что сбегаются, радостные, погреться, я читаю им письма свои из детства, мне, наверно, стоит переодеться - так спина мокра и курсив фальшив.
К холодам я куплю себе шарф и свитер. Очень важно - спрятать туда лицо. Я леплю мозаику из разбитых, недопетых, страшных, недоубитых,ни о чем не сказанных, позабытых... Я ношу отчаянье, как кольцо.
И при этом пишу или пью текилу. Или горький вермут - как сладкий мед. Страшно, что и не жду, чтобы попустило, что же хворосту клянчить, чтобы остыло, как придумаю - так значит все и было, и Харон кивает сквозь сон уныло: все проходит, девочка... Все пройдет.
И таблеток от этого понимания просто нет, и поэтому я кричу: мне не нужен дар сочинять названия, от небесных боссов ловить послания, и ответа сразу не ждать, заранее, мне не надо, слышите, не хочу!
Но приходят давне утешители и садятся с краешку - утешать. Говорят: мы сами себе вершители, все, что мы напутали - припишите нам, ты же знала, что следует жить решительно - что же толку бегать да горевать?
Ты, конечно, справишься, все получится в лучшем виде, милая, - не вопрос. Ну подумаешь, надо чуть-чуть помучиться, для Вселенной все это - воля случая, ты ведь сильная, грамотная, везучая, надо думать, что все непременно к лучшему, мы поможем -
мы
видим
тебя
со звезд.
Так ломает, как будто снова Он месит глину
и лепит меня по-новому, без углов.
Сегодня смотрела зеркало - как картину
и видела Сад Его в глубине зрачков.
И я там была веселой,довольной звонкой
и незачем вовсе микстурами портить бред.
По мне, иногда полезна такая ломка.
Она очищает получше житейких бед.
По утрам я читаю громко Дао Дэ Цзин. Чем пугаю ранних прохожих и местных кошек. Я твержу им, что мир - это видимость, ложь и дым, что все наши усилья не стоят и горсти крошек. Что навеки священна в любом одна пустота. И не стоит пытаться урвать для себя украдкой. Ведь ты тоже не знаешь, прочны ли перила моста, по которому движешься к хижине с полной кадкой. И никто не знает, когда же умрет твой конь. И когда сгорит в сундучке под замком бумага. Но при этом важно благословить огонь, что сберег тебя ночью от леса или оврага. И склониться под ветром, и стать смиренней травы, и во всем видеть благо, как будто и вправду рад им. Посадить свой росток, позабыть окопы и рвы. По утрам ходить по воде, в назидание братьям. И при этом ни толп, ни религии, ни дворцов. Нет ни храма, ни ладана, ни оваций. Пустота - как единственный из столпов, на который следует опираться.
Время просто идет. Засыпает тебя словно снег. В перспективе - ни детства, ни мамы, ни радужных планов. Позади все твое. Впереди все твое-как-у-всех. Время лезет сквозь щели. Ложится печалью на раны. Господин Вечный Ход правит миром железной рукой. Даже ночью, проснувшись, ты слышишь, как мерзнут минуты. В твоих комнатах тихо. Лишь треск, как бывает зимой, когда наст слишком тонок, чтоб стать покрывалом кому-то. Провалиться в него - не удастся, изрежешь лицо. Лишь брести в горизонт, ощущая уколы мгновений. Здесь секундная стрелка - запас всех начал и концов. Очень холодно. Снежно и странно. Последнее время...
То ли стрелки спешат, то ли мысли лежат ничком, но не хочется в сотый раз начинать красиво. А душа сжимается в странный стеклянный ком и серьезно расширяется перспектива. И от этого мир огромнее и больней, и во сто столетий не обойти его, не объехать. Все глобальнее жизнь, торжественней, все страшней, и сжимает горло от страха или от смеха. Все давалось раньше естественно и легко - "так то раньше,конечно, раньше", - лепечет время. А теперь какой-то долгий сплошной прокол. Овердрафтовое новое поколение.
Моцарта, Моцарта, Моцарта, Боже мой,
В уши им, в окна им, громко, назло нотациям.
Моцарт умеет сказать, что вот ты – живой.
Это такая ценная информация…
Музыки срочно, всюду, куда ни лень,
Гляньте на эти лица, на их детали.
Что они делали, Господи, целый день,
Что они так, до скончания времен, устали?
Музыки музыки музыки музы му -
Бейте же в барабаны, стучите в окна,
Музыка выбивает из окон тьму,
И тьма уплывает искать себе новый кокон.
Мир освещается теми, кто в нем живет,
Ходит и дышит, по сторонам глазеет,
Некому будет держать здесь небесный свод,
Если мы все не научимся жить живее.
Кто эти люди, что они мне плетут,
Какие еще печали в тени акаций?
Фигаро тут, вам понятно? Фигаро – тут.
Срочно всем бегать, прыгать и обниматься.
Как будто не расстались, а истаяли.
Как будто не случились, а приснились.
И остается лишь плести истории
О нежности, любви, тоске и силе.
Затем сидеть и хмуриться над строками,
Где тень от пальцев матово ложится,
И смотрят лес, пригорок, сад и облако
Сквозь белые легчайшие страницы.
И там по темным строчкам чья-то девушка
Бежит к другому, вовсе непохожему…
О нас там нет ни слова, да и где уж нам -
История идет путем нехоженым.
Нам остаются кофе, джаз и прочее,
Бессонница, немного слез в финале –
Как будто чудеса уже закончились…
А чудеса еще не начинались.
Ни голоса, ни туши на ресницах. Всей радости - бесстрастный монитор. Ты выслал фотки - надо же случиться. Смотрю. Реву. Какой-то разговор веду с тобой - захлебываясь речью, спешу, спешу, беззвучно голося... А кадры метят по сердцу картечью. И вот уж вся - уже, наверно, вся исходит горлом нежность и ненужность, моя забытость, брошенность моя... Так души вырываются наружу. Так не находят суши якоря. Так просто ни за что не уцепиться. Мне плетью не пробить твою броню. Так тихо снег мне на душу ложится, в июле уступая январю. Иду в январь, иду искать подснежник, замерзшими руками лед дробить. Я падчерица мачехи-надежды. Замерзнуть. Сдохнуть. Но не разлюбить.
В глазах тоска, а надо бы иначе. Чтоб блеск и лоск решительность и сила. Я ни копейки для него не значу. Не выпросила - значит, не просила. Сиди теперь, листай чужие фотки. Пей водку с колой, колу со слезами. Да славно жизнь когда-то наколола. Теперь - все в пол, не сметь сверкать глазами на императора - бродяге и повесе. А ты все куришь, смотришь, ждешь, лелеешь... Себя жалеешь - ну, пойди повесься. Не хочешь счастья - или не умеешь?
Когда лето на плечи и так далеко до осени, когда дым от костров так лениво по небу вьется - почему появляется ощущение, что тебя бросили, откуда оно берется... Почему у тебя дрожат пальцы и мерзнут ручки, почему у тебя опять в голове заело. Неужели нельзя вот без этих дурацких штучек, ведь уже самой, самой уже надоело! Так и будешь жить - бродяжкой на всех вокзалах? Так и будешь петь - во здравие не свое? Надоело, прочь, убирайся, я все сказала. А в ответ из зеркала: Катька... Ну, е-мое...
И вовсе не память, а вечер спустился на город, и вовсе не боль, а надежду несу в кулаке. Мир больше не страшен, не ярок и не расколот. Дома убегают как линии вдаль по руке. Я стала спокойной. Подумайте только - спокойной. Мне больше не страшно терять, если все позади. Никто уж не ранит, и даже не видно конвойных. Как низко летают догадки, - знать будут дожди. Я выше догадок. Я даже сильнее упреков. И мне все равно - и легко, хоть сейчас воспарить. И как хорошо, что мне так без тебя одиноко. Спасибо тебе - ты сумел научить меня жить.
Для меня это сложно невероятно, но для многих прочих - уже не ах. Мой стиль жизни - изысканно-акробатный. Моя участь - болтаться о двух мирах. Моя песня уже о разбитом сердце, но так ярок, весел ее мотив, что сбегаются, радостные, погреться, я читаю им письма свои из детства, мне, наверно, стоит переодеться - так спина мокра и курсив фальшив.
К холодам я куплю себе шарф и свитер. Очень важно - спрятать туда лицо. Я леплю мозаику из разбитых, недопетых, страшных, недоубитых,ни о чем не сказанных, позабытых... Я ношу отчаянье, как кольцо.
И при этом пишу или пью текилу. Или горький вермут - как сладкий мед. Страшно, что и не жду, чтобы попустило, что же хворосту клянчить, чтобы остыло, как придумаю - так значит все и было, и Харон кивает сквозь сон уныло: все проходит, девочка... Все пройдет.
И таблеток от этого понимания просто нет, и поэтому я кричу: мне не нужен дар сочинять названия, от небесных боссов ловить послания, и ответа сразу не ждать, заранее, мне не надо, слышите, не хочу!
Но приходят давне утешители и садятся с краешку - утешать. Говорят: мы сами себе вершители, все, что мы напутали - припишите нам, ты же знала, что следует жить решительно - что же толку бегать да горевать?
Ты, конечно, справишься, все получится в лучшем виде, милая, - не вопрос. Ну подумаешь, надо чуть-чуть помучиться, для Вселенной все это - воля случая, ты ведь сильная, грамотная, везучая, надо думать, что все непременно к лучшему, мы поможем -
мы
видим
тебя
со звезд.
Так ломает, как будто снова Он месит глину
и лепит меня по-новому, без углов.
Сегодня смотрела зеркало - как картину
и видела Сад Его в глубине зрачков.
И я там была веселой,довольной звонкой
и незачем вовсе микстурами портить бред.
По мне, иногда полезна такая ломка.
Она очищает получше житейких бед.
По утрам я читаю громко Дао Дэ Цзин. Чем пугаю ранних прохожих и местных кошек. Я твержу им, что мир - это видимость, ложь и дым, что все наши усилья не стоят и горсти крошек. Что навеки священна в любом одна пустота. И не стоит пытаться урвать для себя украдкой. Ведь ты тоже не знаешь, прочны ли перила моста, по которому движешься к хижине с полной кадкой. И никто не знает, когда же умрет твой конь. И когда сгорит в сундучке под замком бумага. Но при этом важно благословить огонь, что сберег тебя ночью от леса или оврага. И склониться под ветром, и стать смиренней травы, и во всем видеть благо, как будто и вправду рад им. Посадить свой росток, позабыть окопы и рвы. По утрам ходить по воде, в назидание братьям. И при этом ни толп, ни религии, ни дворцов. Нет ни храма, ни ладана, ни оваций. Пустота - как единственный из столпов, на который следует опираться.
Время просто идет. Засыпает тебя словно снег. В перспективе - ни детства, ни мамы, ни радужных планов. Позади все твое. Впереди все твое-как-у-всех. Время лезет сквозь щели. Ложится печалью на раны. Господин Вечный Ход правит миром железной рукой. Даже ночью, проснувшись, ты слышишь, как мерзнут минуты. В твоих комнатах тихо. Лишь треск, как бывает зимой, когда наст слишком тонок, чтоб стать покрывалом кому-то. Провалиться в него - не удастся, изрежешь лицо. Лишь брести в горизонт, ощущая уколы мгновений. Здесь секундная стрелка - запас всех начал и концов. Очень холодно. Снежно и странно. Последнее время...
То ли стрелки спешат, то ли мысли лежат ничком, но не хочется в сотый раз начинать красиво. А душа сжимается в странный стеклянный ком и серьезно расширяется перспектива. И от этого мир огромнее и больней, и во сто столетий не обойти его, не объехать. Все глобальнее жизнь, торжественней, все страшней, и сжимает горло от страха или от смеха. Все давалось раньше естественно и легко - "так то раньше,конечно, раньше", - лепечет время. А теперь какой-то долгий сплошной прокол. Овердрафтовое новое поколение.
Моцарта, Моцарта, Моцарта, Боже мой,
В уши им, в окна им, громко, назло нотациям.
Моцарт умеет сказать, что вот ты – живой.
Это такая ценная информация…
Музыки срочно, всюду, куда ни лень,
Гляньте на эти лица, на их детали.
Что они делали, Господи, целый день,
Что они так, до скончания времен, устали?
Музыки музыки музыки музы му -
Бейте же в барабаны, стучите в окна,
Музыка выбивает из окон тьму,
И тьма уплывает искать себе новый кокон.
Мир освещается теми, кто в нем живет,
Ходит и дышит, по сторонам глазеет,
Некому будет держать здесь небесный свод,
Если мы все не научимся жить живее.
Кто эти люди, что они мне плетут,
Какие еще печали в тени акаций?
Фигаро тут, вам понятно? Фигаро – тут.
Срочно всем бегать, прыгать и обниматься.
Как будто не расстались, а истаяли.
Как будто не случились, а приснились.
И остается лишь плести истории
О нежности, любви, тоске и силе.
Затем сидеть и хмуриться над строками,
Где тень от пальцев матово ложится,
И смотрят лес, пригорок, сад и облако
Сквозь белые легчайшие страницы.
И там по темным строчкам чья-то девушка
Бежит к другому, вовсе непохожему…
О нас там нет ни слова, да и где уж нам -
История идет путем нехоженым.
Нам остаются кофе, джаз и прочее,
Бессонница, немного слез в финале –
Как будто чудеса уже закончились…
А чудеса еще не начинались.
@темы: сон на книжной полке