[lena-luna]

Забыла где нашла. Но-найду обязательно. Очень нравится

В дом Большого Джона пришла беда.
Все нормально было: текли года, каждый год земля отдавала дар,
сын родился - достойный парень.
Как подрос, стал землю с отцом пахать,
восемь лет всего, но зовет соха,
в деревнях не принято отдыхать.
Только парня заколдовали.
Джон не знает, как, но он знает, кто: проходил один, рыжий, как листок,
в сапогах оленьих, в смешном пальто, с нежно-бешеными глазами.
Попросил попить, отдохнул в тени, посмотрел, как пашет сын Джона - Ник,
долго слушал, как его смех звенит, и от звона как будто замер.
Ник идет, смеется, глядит кругом, Нику все чудесно, до облаков,
по земле шагается так легко, словно там не тропа, а лучик.
Над полевкой-мышью, что спит в норе, Ник рисует карту ручьев и рек,
и вершины гор в льдистом серебре, и над ними - корабль летучий.
Рыжий странник молча сидел, глядел, а потом шагнул к свежей борозде,
поманил мальчишку, отвлек от дел, зашептал. Ник стоял и слушал.
Впрочем, рыжий мало ему шептал, и добавил вслух: "Это навсегда.
Постигают это не все, о да, но чем раньше, мой друг, тем лучше".

С той поры не знает покоя Ник, словно кто-то мальчика подменил;
взглядом часто ищет вдали огни и рисует в пыли узоры.
Джон его спросил: "В чем твоя беда?" - Ник признался, что его тянет вдаль,
что давно под сердцем живет мечта, но сначала ему бы к морю.
Что судьба как будто его не здесь, а среди иных - и чужих - людей.
"Я вернусь, однажды вернусь, отец. Отпусти меня, если слышишь".
Ужаснулся Джон, верный сын равнин, и следил за Ником, считая дни;
на десятый день взял котомку Ник и легко на дорогу вышел.

Год прошел, другой, а потом и пять. Всей деревней принято обсуждать
вечерами Ника - он спятил, знать, хорошо, что еще есть дети!
Вон как пашут в поле, и счастлив Джон. Ник небось там помер, в краю чужом.
Прикрывают грядки, когда свежо.
Просыпаются на рассвете.

И мелькают дни.
На десятый год Джон, лениво глядя на небосвод,
замечает облачный хоровод, в хороводе - как будто птицу...
Но нигде таких не бывает птиц. Джон моргает, гонит мираж с ресниц.
И летучий корабль серебром звенит и на поле его садится.
У него зеленые паруса. Пахнет он, как утренняя гроза.
И звенят встревоженно голоса, иногда доходя до крика:
вся деревня вышла, как на парад, все боятся, пялятся на корабль.
И на землю падает длинный трап.
Джон моргает и видит... Ника.
Ник идет к нему по сырой траве - незнакомый выросший человек,
и как будто сам он - извечный свет, тот, которым сияют звезды.
Он стоит напротив и говорит: "Вот мечта моя, вот, отец, смотри!
Я ее так долго для всех творил. Я вернулся. Еще не поздно?"
Смотрит Джон - янтарный стоит корабль, парусами ловит себе ветра;
Джон когда-то, может, и был бы рад, но все люди отводят взгляды.
И к чему корабль? Борозду пахать? А летать - не много ли в том греха?
Разве люди должны в небесах порхать? Молвит Джон: "Уходи. Не надо".
Ник молчит минуту, а может, сто, а затем запахивает пальто
(золотое, большое, как сенный стог), руки зябко сует в карманы
и уходит обратно на свой корабль. Там свистят, затем поднимают трап,
и мечта поднимается на ветрах и уходит в зенит туманный.

Джон бредет к себе, в свой надежный дом. Разговоров деревне уж хватит до
окончания века, ну, а потом, может, что-то еще случится.
Джон стоит на пороге, как неживой. Вот привычный двор, что порос травой.
Вот коров погнали на водопой. Что-то в небе... но это птицы.
Все пойдет так просто, как раньше шло: поднимайся, только лишь рассвело,
обеспечь, чтоб зрело, текло, росло, и работай, едва проснулся.
Нам издревле ведомы все пути, по которым нужно всю жизнь идти.
Ник колдун, предатель и еретик. Хорошо бы он не вернулся.

***

Сколько лет прошло с тех далеких пор? Сколько мы видали под килем гор?
Сколько облаков обошли на спор? Я давно уж их не считаю.
Мы идем среди кучевого дня, надо мною снасти струной звенят,
солнце смотрит ласково на меня, мы гусей обгоняем стаю.
От земли струится весенний дух. Штурман держит "Утреннюю звезду"
высоко - мы словно скользим по льду, но под нами один лишь воздух.
Я велю спуститься на том лужке, что зеленым краем лежит в реке.
"Полетайте, будьте невдалеке. Прогуляюсь, пока не поздно".
Небеса - мой дом и моя стезя, мне иначе жить ну совсем нельзя,
меж землей и небом все дни висят. Это счастье. Поверьте, счастье.
Но теперь - на час - мне нужна тропа, запах нежных листьев, цветов толпа,
мшистый бок обтесанного столба... Здравствуй, друг. Ну конечно, здравствуй.
Тянет илом с близкой уже реки, над деревней пляшут себе дымки,
брешут псы, и звуки все так легки, словно перышко на ладони.
Я стою и слушаю этот день. Чья-то песня стелется по воде.
Голос этот словно звенит везде и здесь кажется... посторонним.
И она идет. Ей, наверно, семь, травяные пряди в ее косе,
и никто не знает ее совсем, под себя подгребают, плавят.
Ты попробуй, вывернуться сумей. За порогом - жестче, сильней, темней.
А в ее ручонках воздушный змей. Он сияет во мгле, как пламя.

Улыбаясь, делаю первый шаг, и она - светящаяся душа!
- мне навстречу движется не спеша, без особого беспокойства.
Я скажу ей то, что в далеком дне мне сказал другой - и иного нет:
"Если есть мечта, то иди за ней.
Не оглядывайся.
Не бойся".



Знай же, если ты не сделаешь так сама, то придет другой, который возьмет твое:
все твои поездки, каменные дома, всех твоих ангелочков, собранных в острие.
Тот, другой, станет долго пить твой любимый чай,
он получит твои подарки от близких - тех, кто его - не тебя! - видит у своего плеча.
И потом он возьмет на руки твоих детей.
Ты же будешь - средь елок, украшенных не тобой,
среди старых открыток, написанных не тебе,
понимая, что этот путь был по праву твой,
только ты его отдала - значит, быть беде.
Никого она не волнует, твоя беда, потому что есть ты,
а есть мировой масштаб,
и останется только жалеть ("если б я тогда...")
и раздумывать, не пора ль сигануть с моста.
Тот, другой, засмеется тебе и заступит путь, остановит тебя взмахом пальца, скрещеньем рук;
ты ему скажи: уходи-ка, дружок, в толпу; ты ему скажи: я обратно все заберу.
Отдавай все мои мечты и мои дела, одуванчики в поле, кораблики на Неве.
Я, пожалуй, немного в сторону отошла, но вот это письмо - мое.
Он отдаст конверт.

Походи по перилам, пойми мостовую дрожь, осознай высоту и прозрачность речной воды.
Оглянись и подумай, куда ты сейчас идешь.
И - трусцою на берег, оставить свои следы.




Не влюбляйтесь в горного тролля. У него замшелая кожа,
Сердце - камень, и руки - камень, вас раздавит и не заметит.
Не влюбляйтесь в светлого эльфа: этот вас не раздавит, может,
Но зато он рассеян, ветрен и не любит бывать в ответе.
Не влюбляйтесь в единорога. Конь как конь, да еще рогатый.
И в лесного царя не нужно: на уме лишь грибы и корни.
Не влюбляйтесь в вампира. Этот кровь всю выпьет. Оно вам надо?
Это в книжках оно красиво, в жизни - благодарим покорно.
Не влюбляйтесь в ангела: глупо. Им до нас никакого дела,
Ангел любит всех понемногу, уж такая его натура.
Не влюбляйтесь в дракона. Чтобы ваше сердце рвалось и пело,
То дракон - наихудший выбор. Он считает, все бабы - дуры.
Не влюбляйтесь в прекрасных принцев. Почему, говорить не буду,
Сами знаете, как бывает. Принцев вовсе на свете нету.
Если вам захотелось сказки, жизни, счастья, полета, чуда,
Не влюбляйтесь в феникса, в гнома, в сфинкса, в демона, в интернете...

На закуску - самое злое. Красным шрифтом, учить под вечер,
Повторять по утрам и ночью, стиснув сердце в кулак до боли.
Не влюбляйтесь и в человека. Этот вас заберет навечно.
Впрочем, если уже влюбились...
То уж лучше в горного тролля.